Коняга улёгся в деннике. Опилки были чистые, так что лежать всё равно можно было. На сердце у коня было тяжело. Хоть он наконец-то прилёг на мягкие опилки после столь долгой и неприятной поездки, но морально это удовлетворения не приносило.
- Что бы я ещё хоть раз туда залез! Да фигли им! Не загонят!
Коняга был даже обижен на хозяйку, что она его морковкой уговорила зайти в коневозку. Ему крайне непонравилось ехать, когда трясёт и шатает. Так ехал он ещё только в самом детстве и с этого времени воспоминания были куда менее радужными. Но вот волновало жеребца ещё и другое. За последнее время обажаемая хозяйка приходила очень редко, лишь иногда навещая своего питомца. Вот только чаще всего она приходила с какими-то людьми, что смотрели его, кормили и зачем-то трогали. Затем они выходили на развязки и чистились. Вокруг него ходили, рассматривая и изучая, словно чего-то новое увидили, а не всего лишь лошадь. Эта процедура меньше всего нравилась жеребчику. Затем его седлали и выезжали в манеж.С каждым разом конь старался всё меньше, так как тоска росла в его груди. хозяйка уже не приезжала просто погладить или вывести погулять - это делал всегда кто-то другой.
Коняга даже и не понимал, что в тот момент дни его были сочтены. В том положении, в которое попала его хозяйка, ему оставалось всего немного, если бы его не купили. Затем, после прихода одного человека, хозяйка долго ещё не приезжала. Но стоило ей приехать, а Авангарду обрадоваться, как они пошли в эту коневозку. Не радовала даже морковь. Сердце тосковало, словно конь понимал, что больше не увидит столь обажаемого и родного человечка. Затем была долгая дорога и это место. В этой конюшне денники были больше, а овёс лучше, но всё было чужое, что заставило конягу погрузиться в явное уныние. Так и сейчас он лежал на чистых опилках и грыз соломенку, что осталась после трапезы.